Воспроизводится по книге: Евгений Агранович. Избранное. Москва, Вагант, 2001
Полк соавторов моих
С год уже друзья-знакомые упрекают:
— Смотрим по телеку “В нашу гавань заходили корабли”, всегда начинают твоей песенкой — музыка “Одессы-мамы”, а тебя ни разу не показывали, даже не упоминали.
— Мой грех, — говорю, — строже накажите. Так зовут, так приглашают! А я всё занят…
Тут поняли мою иронию. Одна милая дама посулила:
— Позвоню, спрошу там о наличии совести.
И пригласили. Благодарен, конечно, был “Гвоздевым гостем”.
Четыре песни спел, в том числе финальную. Одну-другую песенку мою ихние певцы исполнили. Сам автор и ведущий этой популярной передачи пояснил зрителям, что пригласили меня как редкое явление, курьёз — ходят по свету общеизвестные песни… неизвестного автора. И вот он перед вами.
И ещё посочувствовали:
— Бесхозная песня… Каждый норовит что-то переделать, поправить, своё досочинить… Небось, неприятно сталкиваться?
— Это так, — отвечаю, — но случается, что и в радость.
Заинтересовались:
— Как же, например?
— Вот в “Берёзовом соке” с благодарностью принял народную поправку — “С ненаглядной певуньей в стогу ночевал”.
— А у вас как было?
— С “черноглазой”. Теперь лучше. Вас не связывают определённым цветом глаз милой, вообразите себе любой. Да и слово очень уж вкусное, именно русское.
Было нас в студии человек двести, а по ту сторону экрана, говорят, миллионов десять. Мало ли образованных людей, вот скажите, на каком языке можно одним словом выразить значение русского “ненаглядная”? Да ещё так красиво, поэтично?
Случай не единичный. В ворохе переделок, искажений, дописок, часто нелепых, — случается найти жемчужное зерно. И новое слово вживается в песню.
Сейчас читаю, а то и пою в концерте свою “Саблю-любовь”. В последней строке по автору:
И рук, сжимающих металл,
Ему ничуть не будет жаль,
Как будто он не испытал,
Как режет сталь, как режет сталь!
Неизвестный соавтор, спасибо, заменил предпоследнее слово — “ранит”.
Эта народная редакция иногда и обучает самоуверенного автора.
Сейчас мне случается петь в небольших клубах, на скромных площадках, в барах, рядом со слушателями, в двух шагах, мне подпевают, слышу каждое слово… Молодые люди знают “Лину” от папы, дедушки, лестно, но неприятно режет слух неправдашняя грубая деталь:
Пусть другой вернётся из огня,
Срежет с плеч военные ремни…
Вместо моего “скинет с плеч”, что правдиво, узнаваемо. До вчерашнего дня меня это обижало и сердило. Наконец дошло. А почему же так принялось слово? Все поют именно “срежет”.
А ремень-то можно скинуть.
“Срежет?” Круто.
Но прости,
За войну в плечо и спину
Врос ремень аж до кости.
Так поётся в песне “Лина”.
Лейтенант что было сил
От Москвы и до Берлина
На себе войну тащил,
Не зверея, не тупея,
Хоть и ноша нелегка…
Лейтенанта портупея —
Это лямка бурлака.
Да, убеждает слово. Но всё-таки чужеродно оно в реальной, натурной ткани стихотворения — загар, пыль, сапоги, линялая гимнастёрка… Если бы в одной ещё строке было что-то в тон… А разве начало третьего куплета не гипербола?
Если ж землю обнимая,
Ляжет с пулей он в груди…
Распростёртые руки смертельно раненного, знакомый, узнаваемый жест, и поэтому кажется, что такая строка знакома, всегда была…
Можете вспомнить такую строку где-то в стихах до “Лины”? Я не могу. А если так, то ещё одна гипербола в песне уместна.
Я привык, буду петь по-своему, а вы пойте по-новому, мне не обидно, неизвестный друг внёс яркую нотку в старую окопную песенку.
Хочется помянуть благодарным словом ещё одного, самого главного для меня соавтора по этой песенке, музыканта Лифшица. Он напел мне свою мелодию танго перед войной. Не было у нас ни магнитной плёнки, ни нотной странички. Виделись только раз, даже имени его не знаю. А на фронте как-то всплыла в памяти тема мелодии, она и стала основой “Лины”. Ноты издаются впервые, и я попросил хотя бы назвать фамилию первоисточника этой мелодии. Тема заимствована… или, что теплее, подсказана композитором (простите, что без инициалов) Лифшицем.
Откуда берётся сюжет песни? Из авторской изобретательности, фантазии: “Сабля-любовь” блеснула из собственной моей боли. Этот сюжет и придумать можно было бы. Неравенство в любви — давно трюизм. Один целует, другой щёчку подставляет. Кажется, шаг остаётся до “Сабли” — в другой раз поменять их местами.
Но никто не догадался за целый романсный век. Надо было не догадаться, а дострадаться. Испытать в жизни, заметить, понять некое скрытое и постыдное свойство души человеческой: человек, страдая от равнодушия, бессердечной жестокости любимого, будет и сам, в другой любви, причинять те же муки влюблённому, будто и не был сам жертвой такого обращения.
Думаю, одного этого наблюдения было бы довольно для психологического или философского эссе, но для песни предпочтительно образное, наглядное воплощение этого печального открытия. Сабля и две ладони, в одной — рукоять, в другой — острое лезвие… И обмен.